Практически сразу после начала противостояния между тремя группировками в гражданскую войну вмешались ЮАР (поддерживал УНИТУ) и Заир (поддерживал ФНЛА). На помощь МПЛА начали перебрасываться кубинские части — в общей сложности 22 пехотные и бронетанковые бригады численностью до 40 тыс. человек.


Советский Союз направил для помощи вставшему на путь социализма молодому государству своих военных советников. Первая группа советских военных специалистов — около 40 человек под командованием полковника Василия Трофименко — прибыла в Луанду через Конго 16 ноября 1975 года.
Кроме того, к берегам Анголы прибыли боевые корабли ВМФ СССР, включая большие десантные корабли с подразделениями морской пехоты. В Луанде было создано несколько учебных центров для подготовки бойцов МПЛА.

Советская военная миссия находилась в Анголе до 1991 года, а затем была свернута по политическим причинам. В том же году страну покинула и кубинская армия. Гражданская война в Анголе продолжалась вплоть до 2002 года, пока между правительством МПЛА и движением УНИТА не был заключён меморандум о политическом урегулировании конфликта.

Всего с 1975 по 1991 год в Анголе побывали 10 985 советских военных. В том числе в Анголу активно направлялись и военные, проходившие службу на территории Одесского военного округа в составе 14-й общевойсковой армии, часть подразделений которой базировалась в Тирасполе. В составе представительства Всероссийского союза ветеранов Анголы в городе Тирасполь на сегодняшний день числятся 6 человек. И это только общественно активные ветераны, их может быть, на самом деле, больше, говорит председатель представительства Сергей Фёдоров. Для него служба в Анголе началась в 1985 году.

История
Сергея Фёдорова

«Я тогда служил в артиллерийском полку в Тирасполе, был в звании капитана. Тогда шла война в Афганистане, и изначально я должен был отправиться воевать именно туда. Но тут в Анголе срочно потребовался специалист по реактивной артиллерии – это такие системы залпового огня, как всем известная «Катюша» или «Град», и было решено отправить в меня в Анголу в качестве советника для создания там первого реактивного дивизиона.

Скажу честно, ехать я туда особо не хотел. В наши спокойные брежневские времена отправиться куда-то воевать за тысячи километров от дома, причём в достаточно неразвитую страну, помимо опасностей, связанных с войной, испытывать там и просто бытовые неудобства, рисковать заразиться малярией или чем-то ещё похуже, я думаю, мало кому хотелось. Хоть там и платили неплохие по тем временам деньги.

Но я человек военный. Раз командование решило, что еду я, то, значит, еду.

Приходит телеграмма из Москвы с приказом направить меня в генштаб Минобороны. Причём обязательно в гражданской одежде, и при этом отдельно указывалось, чтобы я ни в коем случае не стригся коротко. То есть чтобы максимально походить на гражданского человека.

В Москве в главном управлении кадров генштаба Минобороны СССР собралось таких же офицеров, как и я, ожидающих заграничную командировку, человек десять. Каждому из нас объявили о том, кто и куда поедет на выполнение тех или иных задач. Потому что тогда СССР отправлял военных не только в Анголу, но практически по всему миру: в Никарагуа, в Мозамбик, ну и на Кубу, естественно. Потом с каждым в течение десяти дней провели занятия по знакомству со страной, в которую он отправляется, – какая там сейчас военная обстановка, какая техника состоит на вооружении.

Мне сказали: поедешь формировать дивизион систем залпового огня БМ-14. БМ-14 – это второе поколение реактивной артиллерии. Вот первым была «Катюша» – то есть БМ-13, которые использовались ещё во время Великой Отечественной войны, а тут БМ-14. Они к 1985 году, конечно, уже устарели.

Сергей Фёдоров

Система залпового огня БМ-14

В советских подразделениях использовались уже более современные установки – тот же БМ-21 «Град». Его я знал в совершенстве, принимал участие в учениях «Щит-82» в Болгарии в составе реактивного дивизиона. А БМ-14 я до этого видел только на картинке. О чём я и доложил командованию. Но мне сказали: раз ты знаешь БМ-21, значит, и БМ-14 изучишь на месте.

Система залпового огня БМ-21 ("Град")

В Анголу нас также отправляли в гражданской одежде. Причём не той, в которой мы приехали в Москву, а пошитой специально на заказ. В подвалах ЦК КПСС есть специальные ателье, в которых нас переодели полностью. Причём не просто дали трусы, майку, рубашку и джинсы, а полный комплект одежды, даже зимнюю куртку выдали, хотя я направлялся в Африку.

В итоге набралось офицеров 30, которые, как и я, отправлялись в Анголу. Добирались мы туда гражданским бортом, то есть вроде бы как туристы. Хотя к нам был представлен человек из спецслужб, который должен был за всеми, наблюдать и контролировать, пока мы не прибудем на место. Вплоть до того, что когда самолёт делал дозаправку в Париже, в аэропорту Шарля де Голля этот спецпредставитель выводил нас в туалет группами сразу по три человека. В одиночку никому никуда выходить не разрешал.

Сергей Фёдоров

Прилетели в Луанду – это столица Анголы. Первое, что поразило: выходя с борта самолёта, на середине трапа я уже был весь мокрый. Жара около 50 градусов, громадная влажность, океан-то рядом.

В Луанде я пробыл несколько дней. Все мы жили в здании советской миссии. Там новичкам прочитали лекции об обстановке в стране и распределили по округам, кто куда направляется. Мне достался третий военный округ, в котором шли боевые действия. Вот так я и попал в провинцию Мошика, а точнее в её столицу – Луэну. Доставили меня туда тоже самолётом. Забросили вместе с продовольствием для других советских специалистов, которые там уже находились.

Сергей Фёдоров

И если в Луанде всё было более-менее спокойно, то в Луэне, ещё находясь в аэропорту, ты понимаешь, что попал на войну.

Первое, что кинулось в глаза: самолёт, на котором я летел, не садился плавно по прямой, как обычно, а долго кружил над аэропортом и постепенно снижался по спирали, чтобы не выйти за охраняемую зону, быть в недосягаемости стингеров и других средств ПВО.

Выходишь за борт, сразу видишь, что наш самолёт единственный транспортный, остальные стоят истребители, с кубинскими, ангольскими знаками, какие-то вертолёты. Вокруг суета, носят раненых, бомбы лежат для подвески к самолётам, вертолётам, зенитные установки контролируют небо.

Материалы из личного архива Сергея Фёдорова

Командир дивизиона, при котором я заступал в должность советника, был уже назначен. Им был местный анголец, негр, капитан Жуау Гонсалес. Он закончил 6 классов африканской школы и артиллерийское училище на Кубе, которое было далеко не ровней советским военным училищам. В общем командир дивизиона мог, конечно, отличить один калибр от другого, знал, как заряжать орудия, и на этом, пожалуй, его познания в артиллерийской науке заканчивались.

Он даже не мог к 18 прибавить 4. Ни в уме посчитать, ни письменно. Решал такую сложную задачу графически. Он рисовал 18 палочек, затем рисовал ещё 4, пересчитывал их и говорил: 18+4 будет 22. Если такой уровень образования был у командира дивизиона, то что уж говорить о командирах батарей, взводов или вообще рядовых наводчиках, сержантах.

А в артиллерии, ведь, очень важна математика. Чтобы произвести точный выстрел, надо сделать огромное количество расчётов. И, в общем-то, чему меня учили в Одесском артиллерийском училище, и то, с чем пришлось столкнуться в Анголе, – это, конечно, небо и земля.

Нужно было придумывать какие-то правила стрельбы для своего подразделения самому. Потому что по тому, как нас учили, ничего применить было нельзя. Начиная с того, что ориентирование приборов у нас было всегда по звёздному небу, полярная звезда, а мы находимся в Южном полушарии, здесь звёзды другие, здесь Южный крест. Приходилось выкручиваться, придумывать что-то на ходу.

Первый раз системы БМ-14, с которыми мне предстояло работать, я увидел уже в дивизионе. Их было 12. Осмотрел внутри, снаружи. Гляжу: да тут, вроде, всё очень просто и понятно. Ну перейти после БМ-21 на БМ-14, это, вроде, как я сейчас со своего «Мицубиши Аутлендер» пересяду на «Жигули "Копейку"». Будет всё понятно и всё очень просто.

Две машины были неисправны, я чинил их там же на месте. Сказал, чтобы мне принесли консервные банки, сделал из них заплатки. Лампочкой прозвонил электрические цепи, узнал, что не работает, – всё готово.

Сергей Фёдорово

Поначалу местный контингент отнёсся к занятиям, обучению с недоверием, с такой прохладцей, что ли. Потому что до этого – когда они использовали БМ-14 в боях, они куда-то стреляли. Естественно, не туда, куда нужно, цели поражать не умели. И поэтому считали что артиллерия – это так, игрушки.
Чтобы им показать, что это далеко не так, я решил организовать показные стрельбы. Рядом с нами располагалась кубинская бригада, у них тоже были системы залпового огня БМ-21. Я поехал к их комбригу, договорился о выделении мне для стрельб двух установок вместе с бойцами. Потому что своим я, естественно, пока стрелять не доверял.

И вот стрельбы, я сижу на пункте, что-то ангольцам через переводчика объясняю, а они кто там чем занимается, кто травинку жуёт, кто ещё что-то.

Я даю команду кубинцам: «один снаряд – огонь!». Снаряд упал метров 400 правее цели. Ангольцы все смотрят, они первый раз за 10 лет войны увидели разрыв от выстрела.

Все к бордюру окопа прилипли, смотрят. Я объясняю: смотрите – вот прибор, снаряд упал в сторону на столько-то, сейчас я прибор доверну, рассчитаю, и вот смотрите: «Один снаряд – огонь!». Дал команду, чтобы это всё довернули, снаряд поражает цель.

Ангольцы все в шоке, захлопали в ладоши, кричат: «Учи нас, “асессор”» – ну то есть советник.

Сергей Фёдоров

В общем, стрелять из реактивных систем я их научил. Но только прямой или полупрямой наводкой. То есть когда снаряд летит по прямой, не превышая высоту цели, или полупрямой наводкой, когда снаряд во время полёта лишь немного превышает.

А вот основной тип артиллерийской стрельбы – стрельба с закрытых огневых позиций они так нормально освоить и не смогли. Потому что здесь огонь ведётся со значительного расстояния, снаряд летит по параболической траектории. И необходимо рассчитать огромное количество поправок по разным ветрам, разному давлению воздуха, причём и на подъёме, и на спуске. А как у них с математикой было, я уже вам рассказывал.

Кроме того, замотивировать их к учёбе – это полдела. Но нужно ведь было решать огромное число организационных моментов. А я как ни зайду к начальнику дивизиона, так его постоянно нет: то он куда-то отошёл якобы, то ещё не появлялся. Прятался от меня.

И вот в один из дней приезжает к нам проверка. Министр обороны Анголы с нашим полковником, тоже советником. Я встречаю их на КПП, докладываю, как положено, полковник сразу же начинает меня песочить: «Почему на территории дивизиона валяется мусор, что тут за бардак!». А наш анголец – командир дивизиона даже из штаба не вышел навстречу своему министру обороны, у них так не принято. Министр заходит к нему в кабинет, тот даже не встаёт. Здоровается сидя.

И вот в кабинете за меня снова принялись: «Мы вам доверили формирование реактивного дивизиона, а вы не справляетесь!». Я это какое-то время слушал, потом не выдержал, взорвался и говорю: «Товарищ министр обороны, вот сидит командир дивизиона, что я ему ни говорю, он не слушает. Говорю сделать это, это, это, он не делает. А с меня потом спрашивают!».

Министр обороны решил проблему просто. Он повернулся к командиру дивизиона, Гонсалесу и говорит: «Если советник ещё хотя бы один раз мне скажет, что ты не выполняешь его требования, я тебя лично застрелю». И всё, с этого дня отношение сразу поменялось. Потому что это не просто угроза. У них там так принято. Если пообещал, что застрелит – значит, приедет и застрелит.

Сергей Фёдоров

После того как в течении первого года мы сформировали реактивный дивизион, на втором году службы пришлось принимать участие в боевых действиях. Моим противником была в основном УНИТА, с ЮАР практически не сталкивался. Основной задачей реактивного дивизиона было нанести первый мощный, ошеломительный удар по противнику перед наступлением.

Это огромная ответственность: все начальники, генералы, советники ждут удара реактивной артиллерии. Поэтому допустить, чтобы снаряды улетели куда-то в сторону, никак нельзя было. Поэтому я делал это так: перед первым залпом сам лично выставлял буссоль (прибор для топографической привязки и управления артиллерийским огнём, представляющий собою соединение компаса с угломерным кругом и оптическим приспособлением – прим. ред.), ориентировал и наводил каждую машину.


Своих ангольцев даже не подпускал, пока всё не настрою. Дальше нанесли первый удар, двинулись вперёд, я уже туда не лез. Это ваша война, не моя. Я просто советник. Поэтому убегал в землянку к остальным советским военнослужащим, а ангольцы уже стреляли сами.

Что же касается ЮАР, то только один раз я видел, как ночью разворачивался их реактивный дивизион, чтобы нанести по нам удар. Когда я понял, что вдали движется колонна их реактивной артиллерии, то сразу предложил командующему: давайте накроем их первыми, нанесём упреждающий удар.

У нас в дивизионе, помимо систем «БМ-14», было буквально несколько БМ-21 – «Градов». Они находились под моим личным командованием и считались ударной артиллерией даже не бригады, а всего округа. Поэтому я предложил командующему дивизионом накрыть ЮАРовцев из «Градов». Они как раз бьют значительно дальше, чем БМ-14, и мы могли бы достать артиллерию противника прямо с того места, где находились.

Командующий мне говорит: «Асессор, а ты знаешь, сколько стоит один реактивный снаряд для БМ-21?». Я говорю: «Знаю. Примерно, как Жигули». Командующий: «Поэтому бери свои БМ-14, для них снаряды стоят дешевле, выгоняй их из бригады на расстояние, которое необходимо для выстрела, и наносите по ним удар».

Я говорю: «Нет, спасибо, это ваша война, не моя». Ведь нам разрешалось при необходимости участвовать в боевых действиях, но мы не были обязаны это делать. А чтобы подобраться к ним на расстояние, достаточное для того, чтобы достать их из БМ-14, надо было ехать ночью по джунглям. Неизвестно, что там впереди. Вдруг, засада.

Поэтому так мы и не выстрелили. Но, к счастью, те тогда тоже по нам не стрельнули. Но разворот, вот эти фары машин, на которых установлены реактивные системы, я как сейчас помню.

Сергей Фёдоров

В тот раз они по нам не выстрели, а в другой раз нам так не повезло. Подготовка любой наступательной операции всегда велась в режиме строжайшей секретности. Меня всегда предупреждали не сообщать время начала никому из своих, даже командиру дивизиона. Потому что любая информация уходила противнику за банку консервов.

И в тот раз она как-то всё же просочилась. За 15 минут до нанесения нами удара прямо по нашей батарее противник открывает огонь реактивными системами. Из ЮАРовских «Валькирий».

Сергей Фёдоров

Система залпового огня "Валькирия"

Я падаю в окоп, на меня падает сверху несколько негров. Снаряды вокруг рвутся, один или два снаряда попадают в полностью заряженную БМ-ку, она разрывается. Когда всё закончилось, из 60 человек в батарее живых осталось 18.

Я встаю, начинаю какие-то указания давать, а мне кричат: «Асессор! Нога! Нога!». Я смотрю: у меня из голени торчит кусок осколка. Хорошо, что я был обут в НАТОвские полусапожки из толстой свиной кожи и они часть удара погасили, кость осталась целой, так что меня перевязали, укололи от столбняка, и я лечился там же в походных условиях.

Воронки от вражеских снарядов в местности, где Сергей Фёдоров попал под обстрел, видно до сих пор

Вообще в Анголе 5 раз чуть не расстался с жизнью. Кроме того раза, когда нас накрыли перед наступлением, было ещё 4 случая. Причём большинство столкновений со смертью произошло ещё во время первого года службы, когда дивизион только формировался. Потому что реактивный дивизион – это очень мощная единица, и противник, как мог, пытался помешать нам его создать. По нам работали вражеские диверсанты

Первый раз меня едва не застрелил снайпер. Я из советской миссии в Луэне в дивизион и обратно каждый день ездил на УАЗике, сам был за рулём. И вот как-то раз возвращаюсь в миссию, выхожу с машины, наши мужики мне: «Ни фига себе, смотри!». Задняя дверь УАЗика на уровне груди прострелена насквозь. Я даже не почувствовал, когда это произошло. Там бездорожье, машина трясётся, я, может, и слышал стук, но подумал, что камешек ударил. А это была пуля. Снайпер просто поправку на скорость не учёл или, может, я яму или колдобину объезжал, вильнул, скорость сбросил. Если бы попал, то всё – конец.

Сергей Фёдоров

Ещё один момент: формировали дивизион, проходили учебные стрельбы и мне те советские офицеры, кто был опытнее, говорили: «Что ты сидишь на одном месте всё время, переведи бойцов в другой окоп!».

Сергей Фёдоров

Я на это махнул рукой. Мол, если я буду их туда-сюда по окопам таскать, стрелять когда они у меня будут учиться? Они и так балбесы, ничего не знают!
Тем более, что в округе хоть боевые действия и велись, мы то в тылу, на нашей территории, находились, здесь безопасно должно было быть. По крайней мере, я так думал. Поэтому значения советам старших товарищей не придал. А зря.

Через дней 5 УНИТовцы засекли наше расположение, послали переносную миномётную батарею и накрыли нас миномётным огнём. На пункте было восемь человек, из них трое живых, остальные насмерть.

Я часто по утрам любил с командиром дивизиона гулять по одной и той же дорожке. Мы, пока шли, обсуждали планы на день, какие занятия будут проводиться. И вот, как обычно, идём утром, разговариваем, нас обгоняет солдатик, проходит метров двадцать вперёд и подрывается на мине. Его буквально разорвало на части. Потому что там наверху лежала противопехотная мина, а под ней противотанковая. Чтоб наверняка. От него остались нога, кусок руки и кусок челюсти. Всё.

Сергей Фёдоров

И скорее всего, эту мину ставили на нас. Узнали, что мы с командиром дивизиона часто ходим по этой дорожке, и попытались нас устранить.

Там же в расположении бригады, в состав которой входил наш дивизион, я заболел малярией. Заболел очень тяжело. За мной посылают вертолёт. Но ему не дают сесть. Специально вырубленную в джунглях вертолётную площадку УНИТовцы обстреливают из миномёта. Вертолёт один раз прилетел, второй. Сесть не получается. А у меня ситуация всё хуже и хуже. И вот, наконец, в воскресенье меня удалось забрать.

Потому что в воскресенье ангольцы не воюют. Воскресенье – это выходной. Была даже ситуация на моих глазах. Небольшая речка Лунге-Бунге шириной, может быть, тридцать метров. С одной стороны наша бригада – солдаты стираются, купаются. У того берега то же самое делают солдаты противника.

Я кричу своим: «Ребята, вы что!? Вас же сейчас они всех положат, перебьют, расстреляют». Они: «Нет, в выходной день такого не будет».

И, действительно, сколько наши ни пытались организовать какие-то операции в выходной день: в воскресенье, в субботу – без вариантов. По выходным ангольцы не воюют. Что наши, что унитовские.

Сергей Фёдоров

В воскресенье вертолёту всё-таки удалось сесть. Меня сначала забрали в Луэну, потом на самолёте перебросили в Луанду в кубинский госпиталь, потому что советского не было.

Сразу скажу: малярия бывает разных видов. Мой друг тоже из Тирасполя попал в Мали. Так он там умудрился 4 раза переболеть малярией. И, вроде бы, ничего, живой, здоровый.

А вот после нашей разновидности малярии, если ты заболел повторно, то или труп, или тебя просто забирают назад, потому что очень серьёзные последствия для здоровья.

Сергей Фёдоров

Малярийный комар

Мне повезло: я болел только один раз. Хотя когда мы возвращались в Союз, нам каждому дали по 10 ампул с лекарством от малярии и сказали хранить 10 лет на случай рецидива. Потому что лекарство было португальское, в Союзе такого не выпускали. Болезнь начнётся повторно, лекарства не окажется рядом – всё, конец. Поэтому я эти ампулы как положено все 10 лет берёг.

Одним из самых страшных испытаний, с которым мы столкнулись во время военных действий, был голод. Вот представьте: бригада выходит на операцию, которая должна длиться 2 месяца, продуктов дают на 4, а наступление, на самом деле, продолжается все 8. Только у меня в дивизионе, когда закончилось продовольствие, умирало по 20 человек в день, я уже не говорю про всю бригаду.


Полевой кухни там ничего нет. Подходит солдат, складывает ладошки, ему насыпают горсть сырого риса. Всё – это твоя еда на сутки. Хочешь – вари, хочешь – на семена оставь, хочешь – сырым ешь. Что хочешь, то и делай. Никакого масла, никаких консервов – это если и было, то крайне редко. Разве что перед боем обычно давали вино португальское сухое. По мозгам било, причём не потому, что оно было такое крепкое, а потому, что голодные же все, а на голодный желудок и от пива можно окосеть.

И вот когда еда начала заканчиваться, сначала перестали кормить солдат, ели только офицеры. Потом только штаб дивизиона, потом только командир и его замы и потом, когда остался последний мешок риса, командир подходит и отдаёт его мне.

Когда только начался голод, у меня были продукты свои. Пока мы были на базе, нам, советникам, по заказу доставляли, списывали за это деньги с зарплаты. У меня была и московская колбаска, и то, и то,­ и то. И когда еда начала заканчиваться, я сразу отдал половину своих продуктов в дивизион, там варить какую-то похлёбку на колбасе, на мясе. И старался своих бойцов подкармливать. А потом спустя время я подумал:«А что я домой привезу?». Я трачу из своей зарплаты громадные деньги, чтоб заказать эту еду, и в итоге я и их от голода не спасу, потому что кормить нужно огромное количество людей, моих продуктов на них всех не хватит, и сам я без еды останусь, и никаких денег не заработаю, всё потрачу.

Сергей Фёдоров

И вот у меня остался уже последний вещмешок с едой, нас, наконец, вывели из зоны боевых действий, чтобы чуть-чуть подкормить. Потому что у нас в дивизионе уже не осталось ни еды, ни боеприпасов – ничего. Стрелкам ещё вертолётам доставляли ящики с патронами, а мне в дивизион один-два снаряда привезут за раз. И всё.

Там в Анголе я увидел, как люди реально пухнут от голода. Сами худые как спички, а животы вздутые. Я сам за время этого похода похудел на 28 килограмм.

Почему не раздобыли еду сами? Вот представьте: еда кончилась, солдаты с голоду пухнут, проезжаем – апельсиновая роща, банановая роща. А никто туда не пойдёт. Потому что противник не дурак. Все знают, что прежде всего надо поставить мину не на дороге, а на поле, где какая-то еда есть, в роще, саду. Это всё заминировано. И если кто-то из солдат не выдерживал голод, шёл за едой – сразу подрывался.

Анголу называют страной беременных женщин и безногих мужчин, потому что эта самая заминированная страна в мире была в мои времена. У меня в дивизионе за два года где-то две трети бойцов погибло и ещё 60-ти или 80-ти бойцам оторвало ногу. Точно уже не скажу. Вот такие потери.

Сергей Фёдоров

А тем более минировали все рощи, потому что противник ведь знает, что для ангольцев «кумида», то есть еда по-нашему, – это самое главное. Когда еда у нас есть, унитовцы перебегают к нам. Когда у нас еда заканчивается, наоборот – наши солдаты к ним сбегают. Какого-то понимания у населения, за что они воюют, за кого они воюют, абсолютно не было. Вот идёт наша бригада, есть потери в пехоте, надо их восстановить.

Сергей Фёдоров

Подходят к деревне, окружили её и всех пацанов от десяти лет и старше забрали в армию. Всё. А те и рады. Кричат: «Мама, папа пока! Я иду служить, иду в армию!», а в какую армию он идёт служить, куда? В такой же точно ситуации УНИТА заходит в другую деревню первой, окружают, забирают всех от 10 лет и старше к себе. И те также радуются: «Мама, папа, я пошёл служить за УНИТу!».

Очень хорошо. И солдаты хорошо относились, и местное население. Потому что у ангольских офицеров ещё от португальской армии осталось вот это чувство недоверия к солдату, никакой заботы о солдате нет, палочная дисциплина. А мы этому всему препятствовали, не разрешали.

Вот иду, вижу: наказанный солдат, привязанный колючей проволокой, под деревом сидит на муравейнике. Он орёт, надрывается, чтобы советник услышал. Я вижу это: «Вы, что, сдурели? Отвязать немедленно!».

И солдаты видели это. Видели, что когда я только приехал, там вместо казарм какие-то развалины, нет даже туалета, они ходили кто куда. Я приказал для них оборудовать туалет, умывальники сделать, чтоб они гигиену минимальную поддерживали. Они чувствовали заботу, которой не было со стороны их офицеров, поэтому к советникам из Союза относились очень хорошо. Потому что советская армия была построена на принципах, которым учил ещё Суворов: «Любовь к солдату – это прежде всего».

Когда я уже улетал, приехали все мои ангольцы. Офицеры собрались и подарили мне магнитофон, а учитывая, что они вообще денег не получали никаких, там подножным кормом практически питались и, значит, они что-то продали, собрали какие-то деньги, чтоб купить мне магнитофон на память. Этот магнитофон у меня до сих пор на кухне стоит. И как мы там все плакали, когда прощались, – и они, и я.

Тогда весь мир был поделен русскими и американцами, кого-то поддерживал Советский Союз, кого-то – США. Нейтральных стран было мало. Поэтому такие развивающиеся страны понимали, что им в одиночку просто не выжить, нужно выбирать, с кем они. И, конечно, они прекрасно понимали, что лучше Советский Союз, который бесплатно выделял помощь, деньги. А у американцев всегда были какие-то свои бизнес-интересы.

Сергей Фёдоров

В Анголе я немного не дослужил до полных двух лет. Из-за постоянного стресса, плохого питания, голода у меня открылась язва, пришлось вернуться в СССР для лечения.

Повторил бы я всё это снова, если бы вернулся в 1985 год и у меня на этот раз был бы выбор ехать или нет? Если бы мне точно сказали, что вернусь живым, то, наверное, повторил бы. А если, как повезёт, то нет. Мне и так 5 раз повезло, в шестой раз смерть может и не отпустить

Текст: Алексей Ковалёв, Светлана Гулинская
Оформление: Сергей Веселов

При подготовке материала были использованы информация и фотографии из открытых источников.